12 февраля юбилей отмечает профессор кафедры всеобщей истории Сергей Евгеньевич Киясов.

С.Е. Киясов активно развивает научное направление, связанное с изучением общественно-политической мысли Запада в Новое время, успешно привлекает к работе молодых исследователей. Сергей Евгеньевич опубликовал около 100 научных работ, среди которых 5 учебных и учебно-методических пособий, 4 авторских и 5 коллективных монографий.

Сергей Евгеньевич – член Российского общества интеллектуальной истории и Ассоциации историков XVIII века, член Диссертационного совета СГУ по отечественной и всеобщей истории.

С.Е. Киясов – представитель немногочисленной группы отечественных учёных, изучающих зарождение, развитие и деятельность западноевропейского масонства. Это движение долгое время было окутано тайной, а вокруг его закрытых собраний сформировался ореол всемирного заговора. Причина такого выбора для С.Е. Киясова была очевидна – сделать историю «вольных каменщиков» более понятной, представить на суд заинтересованной общественности научную интерпретацию их деятельности в разные эпохи.

С.Е. Киясов поделился воспоминаниями о своём профессиональном пути учёного-историка и преподавателя длиною более чем в 40 лет. Как оказалось, помимо изучения масонского движения, его привлекает самая широкая историческая проблематика: от зарождения российского государства до геополитических доктрин XX столетия. Сергей Евгеньевич рассказал также об актуальных направлениях развития отечественной исторической науки.

Студенческие годы и становление научных интересов

– Вы знали уже с юношеского возраста, что свяжете свою жизнь с историей?

– Могу подтвердить, что с детства увлекался историей, особенно мне нравилась военная история. У меня была даже своя пластилиновая армия. Ещё я читал книги о Наполеоне, про войны и завоевания Древнего Рима. До университета я проштудировал много книг о важных исторических событиях. Моё увлечение было неслучайным: я родился после окончания Великой Отечественной войны, у нашей семьи были свои трагические потери – может быть, и это способствовало моему интересу к истории.

– Как Вы поступили на исторический факультет?

– Моя семья жила в Чебоксарах, но там не было подходящего для меня вуза с историческим отделением. Я взял справочник для поступающих, и мне понравился Саратовский университет. В 1971 году я приехал в этот город, но поступить на дневное отделение мне не удалось. На экзаменах я набрал 18 баллов, а проходной был – 19. Я переложил документы на заочное отделение, был призван в армию и отслужил в Закавказье, в альпинистской роте.

– Уже на первом курсе Вы определились с исследовательскими интересами, связанными с зарубежной историей?

– После армии я учился на вечернем отделении исторического факультета СГУ. На 3 курсе я записался в спецсеминар к молодому, талантливому преподавателю Джучи Михайловичу Туган-Барановскому. Мы занимались изучением общественно-политической мысли революционной Франции. Тогда я выбрал и главного героя для своей будущей кандидатской диссертации – просветителя Сильвена Марешаля. В 1980 году получил диплом с отличием, и меня пригласили на кафедру истории нового и новейшего времени. Это редкий случай, потому что попасть на кафедру было очень тяжело даже с дневного отделения. Но я хорошо зарекомендовал себя: активно работал, писал статьи, ездил на конференции. В Ленинграде я познакомился с историком-корифеем, профессором В.Г. Ревуненковым, а в Москве – с не менее известным учёным, профессором В.М. Далиным.

– Вы заранее понимали, что свяжете свою жизнь с наукой?

– Таких планов у меня не было, потому что попасть на кафедру, как я уже отметил, было сложно. Это, по большому счёту, было делом случая. Но тогдашний заведующий кафедрой истории нового и новейшего времени, профессор И.Д. Парфёнов предложил мне должность ассистента, и моя научно-преподавательская карьера началась. После защиты кандидатской в 1984 году стал заниматься административной работой: меня назначили на должность заместителя декана по вечернему и заочному отделениям истфака. На этом непростом, трудоёмком посту я находился 10 лет. После завершения этой работы я «активизировался» и вышел на написание докторской. Однако административная работа вновь меня настигла: с 1998 по 2002 год я работал в Центральной приёмной комиссии СГУ на должностях заместителя Ответственного секретаря ЦПК и Ответственного секретаря.

– И всё же Вы ушли в научную и образовательную работу. Ваш интерес к зарубежной истории проявлялся уже в студенческие годы?

– Да, меня интересовали события Французской революции, в частности «заговор» Г. Бабёфа. В 1990-е годы я начал заниматься историей масонского движения. Позднее, после публикации целой серии тематических исследований, я стал автором статей о масонстве во всех новейших российских энциклопедиях.

Изучение масонства

– Обратимся к Вашей докторской диссертации, успешно защищённой в 2008 году, «Масонство в эпоху Просвещения (генезис, идеология, эволюция, статус)». Чем занимаются масоны и изменились ли их традиции с годами?

– Многие обычаи сохранились. Когда я был в командировке во Франции, меня приглашали в ложу (неработающую) для знакомства с обстановкой, с оформлением пространства. Стало очевидно: система посвящения работает так же, как и раньше. Самое главное в деятельности масонских структур – это не эзотерика и не древние обряды, а возможность общения и обмена мнениями для представителей элиты. Формально каждый может стать масоном, даже самый простой, необразованный человек. Однако изначально ложа стала площадкой для обсуждения важных тем и принятия согласованных решений. В Великобритании многие представители правящей элиты присоединялись к такому диалогу.

– Какие задачи ставили перед собой члены Ордена?

– Масоны предвосхитили современную политику «мягкой силы», они повсеместно распространяли своё мировоззрение, которое вначале соответствовало идеалам Просвещения. Французские просветители (Ш. Монтескье) общались с английскими масонами, а затем открывали аналогичные ложи у себя на родине. Такая практика способствовала не только распространению масонских структур, но и утверждению новой идеологии, которая подрывала феодально-абсолютистские устои «старого порядка» во Франции, приближала события революции.

– Правда ли, что именно масоны подготовили Французскую революцию?

– Масоны были носителями передовой, просветительской идеологии, но об их заговоре, который подготовил революцию, говорить не приходится: среди вольных каменщиков было много её противников. В событиях Французской революции масоны не участвовали как организованная сила, поскольку многие масонские структуры (например, Великий Восток Франции) находились под контролем правящей династии. Но, безусловно, их убеждения формировали демократическое общественное мнение.

– Как в России развивалось это движение?

– Точно так же, как и в Европе, но в основном под внешним контролем. Одним из первых масонов в России был Пётр I. Кстати, он встречался в Лондоне со сторонником создания обновлённой Великой ложи Лондона – архитектором Кристофером Реном. После смерти Петра в российской столице появились придворные английские ложи, а позже, в годы правления Екатерины Великой, и прусские. Но в России не было предпосылок для формирования собственных масонских структур – это была дань европейской моде.

– Каково современное состояние масонского движения?

– В 2017 году отмечалось 300-летие Великой ложи Лондона – первой в мире «материнской», системообразующей структуры: собрались приблизительно 5 тысяч делегатов из многих стран. Сегодня масонское Братство объединяет 5 миллионов человек по всему миру, наибольшее их количество – в США. Новейшее масонство – это уже не тайная организация, а общественно-политическое движение с давними эзотерическими традициями, которое ставит перед собой преимущественно благотворительные цели. В современной России это движение не развито, а численность отечественных «вольных каменщиков» невелика. Их деятельность, как и в имперский период, критикуется Русской православной церковью.

– Вы как учёный подходите к феномену масонства по-другому. Вам не хотелось стать частью этого общества?

– У меня никогда не было желания вступить в ряды «вольных каменщиков». У меня прагматический интерес: мне кажется, что для исторической науки очень важно сделать этот «европейский проект» более понятным, чтобы у общества не было желания мифологизировать это движение, говорить о заговоре. Мои приоритеты исключительно научные. История должна быть понятной и честной.

Преподавательские и научные принципы

– Какими Вы видите перспективные направления развития отечественной исторической науки?

– Безусловно, нужно определить истинное место России в историческом процессе. Я убеждён, что мы получили в наследство историю, которая в XIX столетии была написана по канонам Запада. Кажется странным, например, что в нашей государственной истории отсутствует свой «античный» период, а начальная её точка – история Киевской Руси. Множество вопросов вызывает также жёсткий проевропейский выбор, сделанный при Петре Алексеевиче. Кстати, не следует идеализировать историю Запада и подражать ему: у России свой путь. Все эти проблемы нужно обсуждать, разумеется, не пытаясь разрушить уже принятую систему научно-исторических координат.

– Круг Ваших научных интересов обширен: Вы ведёте курсы по истории новейшего времени, геополитике, истории южных и западных славян. Ваш основной исследовательский интерес связан не только с историей, но и с философией, антропологией. Как Вам удаётся осуществлять такую многопрофильную работу?

– Пока получается, хотя и не без труда. Приходится много работать. Пытаюсь собрать вокруг себя студентов с самыми разными интересами. Под моим руководством защитили дипломные проекты более 100 выпускников. Были и защиты кандидатских диссертаций. Однако интерес к масонству у современной студенческой молодёжи отсутствует: очень сложная для понимания и анализа тема.

– Вы специализируетесь на истории Запада. В чём особенности Вашего знакомства с этой сферой знаний с позиции человека, который вырос в СССР и был воспитан в соответствующих традициях? Сталкивались ли Вы с барьером при изучении европейской цивилизации?

– В 1990-е годы нужно было отрешиться от некоторых устоявшихся стереотипов мышления. Дело в том, что в СССР утвердилась однополярная система интерпретации исторического процесса, за пределы которой выходить было нельзя. В настоящее время в приоритете более свободный, общечеловеческий взгляд на историю на фоне обострившегося противостояния России и коллективного Запада. Но всё это познанию истории не препятствует, наоборот, понимаешь, что нам не нужны чуждые, навязываемые идеалы.

Взял интервью Даниил Пронин

Фото: Дмитрий Ковшов